«Щелкунчик»:
путешествие во времени

В 1890 году Петр Чайковский получил от дирекции Императорских театров заказ на одноактную оперу и двухактный балет. Композитор, находившийся тогда на пике популярности после успешных премьер балета «Спящая красавица» и оперы «Пиковая дама», должен был написать музыку для так называемого сборного спектакля: оперу и балет планировали представить в один вечер в декабре 1891 года.

Чайковский согласился, поскольку со сказкой Гофмана был уже знаком. Сохранилось письмо, в котором композитор благодарил музыкального критика Сергея Флёрова, приславшего ему издание «Щелкунчика и Мышиного короля» на русском языке, и отзывался о книге как о «превосходнейшем переводе превосходной сказки».

По задумке Мариуса Петипа, новогодняя «пряничная» сказка про волшебный город Конфитюренбург должна была стать совершенно не такой, какой мы ее знаем. На создание либретто балетмейстера вдохновила тема Великой французской революции, столетие которой отмечали в 1889 году. Судя по записям Петипа, во втором акте балета должны были звучать популярные французские революционные песни — «Карманьола» и «Добрый путь, милый дю Молле!». Однако балет на революционную тематику в царской России конца XIX века поставить было невозможно, и многие идеи Петипа остались только на бумаге. Хотя мотив из песни «Добрый путь, милый дю Молле!» Чайковский по просьбе балетмейстера в партитуре сохранил.

Музыка к «Щелкунчику» в целом богата на цитаты. Например, арабский танец «Кофе» из второго акта балета основан на традиционной грузинской колыбельной песне. Ее мелодию Чайковский лично слышал в Грузии: его брат Анатолий был вице-губернатором Тбилиси, и композитор несколько раз бывал у него в гостях.

В танце родителей и гостей звучит немецкая мелодия «Grossvater Tanz» («Танец дедушки»), которую до этого использовал в одном из своих произведений Роберт Шуман — один из любимых композиторов Чайковского. Мелодия «Grossvater Tanz» появилась в XVII веке, однако до сих пор доподлинно неизвестно, был ли этот танец народным или принадлежал авторству Карла Готлиба Геринга. На протяжении несколько веков лирический «Grossvater Tanz» исполняли в конце свадебной церемонии.

В партитуре «Щелкунчика» Чайковский использовал новые для русской музыки второй половины XIX века инструменты. Внимание композитора привлекла французская челеста — клавишный металлофон. Ее Чайковский услышал на премьере драмы «Буря» Эрнеста Шоссона и остался очарован сказочным звучанием инструмента. О неожиданной находке он написал в 1891 году музыкальному издателю Петру Юргенсону:

Челеста звучит в знаменитом «Танце феи Драже». Она, как было указано в либретто Мариуса Петипа, подражает «звуку падающих капель».

Вскоре после начала работы над постановкой «Щелкунчика» от нее отказался Мариус Петипа, и балет передали второму балетмейстеру Мариинского театра Льву Иванову, который ранее ставил «Половецкие пляски» в «Князе Игоре» Александра Бородина и танцы в опере-балете Николая Римского-Корсакова «Млада».

Партитуру балета Чайковский завершил в 1892 году. В премьерной постановке «Щелкунчика» было два акта и три картины. Первая показывала праздник в доме родителей Мари, вторая — сон девочки, в котором Щелкунчик воевал с крысиным войском и в финале превращался в прекрасного принца, а третья — сказочный город, куда попадали Мари и Щелкунчик.

Почему в балете в качестве антагонистов выступали крысы, а не мыши, как в сказке Гофмана, до сих пор остается загадкой. В рабочих материалах Петипа сохранилась лишь запись «Появляются крысы с мышиным царем» без каких-либо пояснений.

В декабре 1892 года «Щелкунчик» предстал перед публикой на сцене Мариинского театра, который входил в состав Императорских театров России. Критика была разгромной. Уровень искусства театральной постановки не соответствовал сложной симфонической музыке Чайковского, да и талант композитора рецензенты подвергли сомнению.

«Вообще «Щелкунчик» поставлен преимущественно для детей — для танцовщиц в нем было весьма мало, для искусства — ровно ничего. Даже музыка оказалась довольно слабою», — писал Константин Скальковский в «Биржевой газете».

«Трудно представить себе что-нибудь скучнее и бессмысленнее «Щелкунчика», — отзывался Николай Безобразов из «Петербургской газете».

Сам Чайковский в письмах друзьям и родным отмечал, что даже внешне балет выглядел аляповато и безвкусно, вспоминал, что ему было сложно смотреть на сцену.

«После ряда удачных постановок, как «Пиковая дама» и «Спящая красавица», появилась невообразимая по безвкусию постановка балета Чайковского «Щелкунчик», в последней картине которого некоторые балетные артистки были одеты сдобными бриошами из булочной Филиппова», — писал будущий директор Императорских театров Владимир Теляковский.

Впрочем, несмотря на оглушительный провал, «Щелкунчик» продержался в репертуаре Мариинского театра более 30 лет.

В 1966 году в Большом театре появилась постановка Юрия Григоровича, которую историки театра считают почти идеальным решением партитуры Чайковского. Взяв за основу сценарий Петипа, Григорович создал сквозной сюжет всего спектакля. Второй акт из дивертисмента превратился в сказочное путешествие героев по елке, которое завершалось венчанием Маши и Щелкунчика.

Сам балетмейстер еще во время учебы в Ленинградском хореографическом училище в 1930-х годах танцевал в «Щелкунчике» Вайнонена. «Мы, дети, очень любили этот балет и хорошо знали, что когда закончим танцевать и подойдем к накрытому на сцене праздничному столу, то обязательно найдем на нем приготовленные для нас настоящие сладости», — вспоминал Григорович.

В постановке Григоровича танцевала главная пара советского балета тех лет — Владимир Васильев и Екатерина Максимова. Именно эта версия «Щелкунчика» идет и в наши дни на сцене Большого театра.

В 2001 году на второй сцене Мариинского театра появилась одна из самых необычных вариаций «Щелкунчика». Либретто Мариуса Петипа переработал Михаил Шемякин, значительно «гофманизировав» спектакль. Хореограф добавил в знакомую сказку множество фантасмагорических образов, гротескных персонажей и совсем не детских тем.

Шемякин писал, что в центре его балета — история одинокой девочки в чуждом для нее мире, который она не может и не хочет принять. Маша в этой версии «Щелкунчика» предстает нелюбимой дочерью, которую не принимают ни родители, ни сверстники. Поэтому в финале она превращается в сахарную фигурку на торте, чтобы никогда не возвращаться в безрадостный реальный мир.